Самая известная и важная в истории русской культуры стенограмма была сделана в 1964 года в Ленинграде во время судебного процесса по делу Иосифа Бродского. Ее автор – Фрида Вигдорова, журналист, писательница, правозащитник. Ее называли «маленькой великой женщиной». Свое восхищение талантом, добротой, мужеством и необыкновенной внутренней силой Фриды выражали все, кто ее знал, в том числе, ключевые фигуры интеллектуальной жизни тех лет – Анна Ахматова, Корней Чуковский, Лидия Чуковская, Александр Галич, Надежда Мандельштам. Последняя писала о ней, что «борьба за чужую жизнь – ее образ жизни». Не имея никаких связей в кругах власти и рычагов влияния, благодаря невероятной активности, неиссякаемой энергии и настойчивости, поддерживаемых обостренным чувством справедливости, Фрида Вигдорова оказывала реальную помощь и добивалась освобождения людей, уже потерявших всякую надежду выбраться из мясорубки советской судебной системы. Одним из важнейших видов оружия в ее арсенале была запись: точно зафиксировать и распространить, предать огласке, донести до всех то, что в СССР всегда происходило за закрытыми дверями, а общественности преподносилось в полностью извращенном, идеологически выхолощенном виде. Так, в 1956 году она записала и распространила легендарную речь Константина Паустовского, произнесенную им в Центральном доме литераторов при обсуждении романа В. Дудинцева «Не хлебом единым». Роман вызвал шквал критики и возмущения, как среди читателей, так и среди коллег-писателей. Паустовский, один из немногих защитников Дудинцева и его книги, в своей речи столь открыто назвал многие вещи своими именами и столь решительно выступил против замалчивания некоторых проблем, что это стало настоящим потрясением для многих. Акт настоящего гражданского мужества стал известен благодаря присутствовавшей на заседании Фриде Вигдоровой.

На заседание по делу Бродского Фрида пришла по собственной воле, а не в качестве журналиста («Литературная газета», в которой она тогда сотрудничала, отказалась командировать ее в Ленинград на слушанье по этому делу). Строго говоря, тот текст, который ей удалось вынести из зала суда, не представляет собой классическую стенограмму. Скорее это запись, которая благодаря профессиональной журналисткой памяти автора необычайно живо и точно воспроизводит диалоги и рисует характеры участников процесса. Официальный стенографист в зале тоже присутствовал и должен был вести запись, но для публики она была, разумеется, недоступна. Уже в эпоху гласности, когда появилась возможность обнародовать подобные материалы, выяснилось, что официальная стенограмма сгорела… Так образом, запись Фриды Вигдоровой – единственный документ, дающий точное представление о ходе процесса, давно уже считающегося историческим.

Многие диалоги, зафиксированные Фридой, могут показаться взятыми из какой-то пьесы театра абсурда, настолько поражает пропасть, глухая стена непонимания между подсудимым и судьями. У записи есть даже авторское заглавие, вполне литературное – «Судилище». И насколько страшнее становится, когда вспоминаешь, что это – реальные люди и реальные события.

Судья: Чем вы занимаетесь?

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...

Судья: Никаких “я полагаю”. Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! (Мне) Сейчас же прекратите записывать! А то — выведу из зала. (Бродскому): У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!

Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю...

Судья: Нас не интересует “я полагаю”. Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.

Бродский: У меня были договоры с издательством.

Судья: У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите: какие, от какого числа, на какую сумму?

Бродский: Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.

Судья: Я спрашиваю вас.

Бродский: В Москве вышли две книги с моими переводами... (перечисляет).

Судья: Ваш трудовой стаж?

Бродский: Примерно...

Судья: Нас не интересует “примерно”!

Бродский: Пять лет.

Судья: Где вы работали?

Бродский: На заводе. В геологических партиях...

Судья: Сколько вы работали на заводе?

Бродский: Год.

Судья: Кем?

Бродский: Фрезеровщиком.

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт. Поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить Вуз, где готовят... где учат...

Бродский: Я не думал, что это дается образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это... (растерянно)... от Бога...

Судья: У вас есть ходатайства к суду?

Бродский: Я хотел бы знать, за что меня арестовали.

Судья: Это вопрос, а не ходатайство.

Бродский: Тогда у меня ходатайства нет.

Разумеется, Вигдорова не имела права вести запись во время суда. Письменную фиксацию процесса пытались несколько раз пресечь, как это видно из текста: «(Мне) Сейчас же прекратите записывать! А то — выведу из зала». Тем не менее, невероятным образом ей удалось занести в обычный учительский блокнот ленинградской учительницы Натальи Долининой, которая присутствовала на заседании и сидела рядом с ней, текст, ставший одним из наиболее ярких документов эпохи. Как? Наверное, потому что она чувствовала свою правоту, свое «право записывать». Из воспоминаний литературоведа, близкой подруги Фриды Нины Дьяконовой:

Все помнят, как доблестно она себя вела на процессе Бродского весной 1964 года. Когда какой-то доброхот обратил внимание суда на то, что она записывает весь ход заседания, и судья сказала: «Отнять у неё записи», — Фрида выпрямилась во весь свой 150-сантиметровый рост и тихо ответила: «Попробуйте». А сразу после заседания она пришла в наш дом и — стояла и плакала на лестнице, не в силах подняться на наш этаж и позвонить. (Н. Дьяконова. Фриде. // «Звезда», 2005, № 3)

Можно сказать, что именно с этой стенограммы отсчитывает свою историю советский самиздат, ставший на несколько десятилетий основным источником распространения «подпольной», неофициальной отечественной литературы, а также способом транслирования этой литературы на Запад. Кто-то называет эту запись первым в СССР правозащитным документом. Но запись Фриды Вигдоровой имела не только историко-культурное значение. Она во многом помогла главному «герою» «Судилища» - Иосифу Бродскому. После тщательной работы по расшифровке и проверке точности текста с

помощью других людей, присутствовавших на суде, запись была отправлена на Запад, где получила широкую огласку. Настолько широкую, что Хрущева во время его заграничной поездки буквально заваливали вопросами о Бродском, что, конечно, вызывало серьезное недовольство генсека. Кампания по защите Бродского была развернута и у него на родине. Одним из наиболее активных ее участников была все та же Фрида. Писались бесконечные письма, подписывались личные и коллективные петиции всем, кто мог бы хоть как-то помочь. В защиту Бродского выступили Шостакович и Ахматова, Маршак и Чуковский, Твардовский и Паустовский. Тем не менее, им мало чего удалось добиться. Поэтому часто можно услышать, что все усилия Фриды по освобождению осужденного поэта ни к чему не привели. По одной из версий, Бродский был чудесным образом освобожден после того, как Ж.-П. Сартр лично написал письмо Микояну. Судя по всему, о деле Бродского французский писатель узнал от Л.А. Зониной, которая была его переводчицей во время его пребывания в Москве. Она показала ему запись процесса, сделанную Фридой Вигдоровой.